ModernRel.Ru

Изучая творения древних, мы делаемся их современниками; размышляя над их жизнью, мы словно становимся ее свидетелями и переживаем ее сами. И так долгие годы можно было бы провести за этим занятием, когда бы смерть не отрывала нас от него столь внезапно.

Для правоверного мусульманина рождение и возвышение его религии – чудо, ошеломляющий успех миссии Пророка – убедительнейшее подтверждение ее истинности. Даже неверующий сочтет если не чудом, то по крайней мере чем-то необыкновенным тот факт, что на таком узком фундаменте, как население и цивилизация языческой Центральной и Северной Аравии, могло вырасти столь величественное и великолепно построенное здание. Эта структура обрела жизнестойкость и силу в своей способности трансформироваться из религиозной общины, имевшей чисто национальную природу, в культурное сообщество, которое было и религиозным, и наднациональным, сохраняя в то же самое время свое право на существование и на статус государства. Политическая история ислама содержит парадокс, свойственный только этой религии: это – история превращения некой арабской секты в контролируемую общиной империю и, более того, в универсальное религиозное сообщество, которое первоначально не носило политического характера, хотя и играло определяющую роль в политических событиях и навязывало свои собственные ценности другим культурам. Иными словами, не физическое господство, а культурная мощь нового учения, не возникновение его в определенном географическом и интеллектуальном регионе, но имманентный ему универсализм были решающими факторами его развития. Точно так же введенное им новое представление о божественном оказалось более заразительным, чем насаждавшееся им чувство отождествления с арабским народом. Несмотря на это (вот еще один парадокс!), арабы вплоть до сегодняшнего дня всегда претендовали (и за ними признавали это право) на привилегированное положение в мусульманском мире. Арабская гордость и возникавшее временами у горожанина романтическое отношение к пустыне позволили сохранить в определенных рамках презрение к доисламскому язычеству и всем его деяниям, возникшее вслед за исламизацией. И все же враждебность подвластных народов, которую те могли изливать только против доисламских арабов, арабо-мусульманское понимание прогресса и явные различия в культурном уровне между сирийскими и месопотамскими пограничными областями и Аравийским полуостровом – все это воспитывало убеждение, что языческий период недалеко ушел от обычного варварства. Подобное убеждение разделяется как исламским обществом, так и западными учеными. Однако Южная Аравия, Arabia fetix («Счастливая Аравия») древних, с ее городами-государствами и кочевниками, находившимися в подчинении у монархов, нередко выполнявших и жреческие функции, несомненно, не подпадает под этот приговор. Йеменские царства участвовали в мировой политике столетиями. Они представляли собой естественный центр как сухопутной, так и морской торговли, которая осуществлялась с помощью судов, курсировавших между Красным морем и Индийским океаном. К ним вели караванные пути из Сирии и Египта. Основой их экономики была бережно сохранявшаяся ирригационная система. В интеллектуальном и политическом смысле и в какой-то степени в лингвистическом отношении они были отрезаны от остальной части полуострова, хотя южноаравийские колонии появлялись вдоль всех караванных путей и история фиксирует по меньшей мере одну успешную вылазку с юга в центральную часть полуострова. Но доисламские арабы ощущали духовное единство не с Йеменом. Несмотря на существование некоторых параллелей или исходящих с юга влияний, ислам представляет собой порождение Центральной и Западной Аравии, и к тому же его Пророк появился на свет в самом значительном поселении этого региона.