ModernRel.Ru

«Угрюмые животные, самцы и самки рассеяны по стране; грязные и мертвенно бледные, испаленные солнцем, прикованные к земле, которую они роют и перелопачивают с неукротимым упорством; они даже владеют своего рода даром членораздельной речи, и когда выпрямляются, то на них можно заметить человеческие лица, и они действительно люди. Ночью они возвращаются в свои логова, где они живут на черном хлебе, воде и кореньях».

Хотя Станнард и напоминает, что знаменитый французский моралист и мастер церковного красноречия Лабрюйер сатиричен, но считает, что «его описание содержит ключевые элементы правды» (ibid).

Схоже и описание английским историком Лоренсом Стоуном, специалистом по Британской истории «нового времени», типичной английской деревни: «Это было место, полное ненависти и злобы; единственное, что связывало его обитателей, — это эпизоды массовой истерии, которая на время объединяла большинство для преследования и мучения местной ведьмы». По мнению Станнарда, эта цитата Стоуна справедлива и для всей остальной Европы тех лет.

* * *

«Даже на уровне повседневной жизни полуголодные, дурно питающиеся люди были предрасположены ко всем блужданиям разума: снам, галлюцинациям, видениям» — писал Ле Гофф о современниках Рюйсбрука. И эти «блуждания разума» не могли не затронуть даже образ самого Христа, который, как показывает Хейзинга, стал зачастую подсознательно восприниматься гастрономически — либо как поджариваемый агнец, насаженный на «вертел чеснаго креста», либо, наоборот, как людоед. «Не только склонный к гротеску Брюгман, но и безупречный Рюйсбрук, говоря о любви к Богу, охотно прибегает к образу опьянения. Рядом с последним стоит образ голода» — замечает профессор Хейзинга.

«Голод его (Христа) велик безмерно; он пожирает нас до основания, ибо едок он прожорливый и голод его ненасытен: он высасывает самый мозг костей наших. И все ж мы желаем того с охотою, и тем больше желаем того, чем больше приходимся мы ему по вкусу. И сколь бы он от нас ни вкусил, он не отступит, ибо голод его ненасытимый и прожорливость его без меры… Если б возмогли мы узреть то алчущее вожделение, с коим печется Христос о нашем блаженстве, мы не стали бы упираться и ринулись ему прямо в глотку. Когда же Иисус поглощает нас в себя целиком, взамен дает он нам самого себя, и этим дает он нам духовные голод и жажду, дабы вкушали мы его с вечной усладою».

Если мы с помощью Хейзинга перенесемся из Нидерландов через несколько веков во Францию, то и там мы встретим схожее гастрономическое описание Господа от аббата Жана Бертелеми.

«Вы съедите его поджаренным на огне, хорошо пропеченным, не пережаренным и не подгоревшим. Ибо как пасхального агнца, помещаемого меж двумя кострами из поленьев или из углей, надлежащим образом томили и жарили, так же и сладчайшего Иисуса в Страстную Пятницу насадили на вертел честнаго креста…».

Когда представление о Боге накладывается на столь близкий и знакомый повседневный голод, смешиваются с ним, человеческая психика не только «прибегает к образу опьянения», но и генерирует довольно специфические образы божественного. Приведу еще одну цитату Хейзинга.

Вторжение божественного переживается так же, как утоление жажды и насыщение. Одна приверженка нового благочестия из Дипенвеена чувствует, что ее словно бы затопляет кровь Христова, и теряет сознание. Окрашенные кровью фантазии, постоянно поддерживаемые и стимулируемые верой в пресуществление, находят выражение в дурманящих загробных видениях, как бы озаренных алым сиянием. Раны Иисусовы, говорит Бонавентура, — это кроваво-красные цветы нашего сладостного и цветущего рая, где душа будет вкушать нектар, порхая, как мотылек, с одного цветка на другой. Сквозь рану в боку душа проникает вплоть до самого сердца. Райские ручьи также струятся кровью. Алая, теплая кровь Христа, источаемая всеми ранами, устремляется у Сузо через рот в его сердце и душу. Екатерина Сиенская — одна из святых, припавшая к ране в боку и пившая кровь Христову, подобно тому как другим выпало на долю отведать молока из сосцов Марии: св. Бернарду, Генриху Сузо, Алену де ла Рошу.

* * *

Но ведь отнюдь не каждый год был такой дикий голод, как описано выше. Были и более-менее спокойные года. Так достаточно ли только голодного мора, чтобы объяснить печальную демографическую ситуацию в Европе? Нет, не достаточно, утверждают социолог Сюзан Уоткинс и демограф Этьен ван де Валле. По их мнению население могло восстанавливаться и расти быстрее, чем умирать от голода. Но если не сам голод, так что же? Конечно, религиозные войны и крестовые походы тоже внесли свою немалую лепту, достаточно вспомнить хотя бы тридцатилетнюю войну, которая закончилась просто потому, что некому стало воевать. Но, кроме голода, основной причиной вымирания являлись эпидемии, поражавшие ослабленное голодом население.